Шорохи клуба N

В славном нашем захудалом городишке когда-то существовал молодёжный клуб со звучным названием «N». Собственно, есть он и сейчас, точнее, его здание, но теперь там расположено что-то другое…

Когда в начале 90-х клуб «N» открывали, в городе прошёл слух, будто в баре клуба завёлся домовой, который люто этот бар возненавидел.

Он бил посуду и фужеры, лампы и зеркала, разом валил с полок бутылки с дорогими напитками, крушил стулья, столы, шатал, как сейчас говорят, трубу… Словом, наводил шороху и грусти по полной программе.

Кто-то посторонний, или вообще человек, совершить такого не мог, так как буйство происходило, во-первых, строго в ночные часы, когда бар не работал, во-вторых, при наглухо закрытых всех четырёх входах-выходах здания и, разумеется, дверей самого бара, а в-третьих, – в виду наличия сторожа.

Он-то первый и загрустил, услыхав среди ночи погром, и сообщил в милицию.

Когда открыли барную дверь, пред лиц вошедших явился глобальный бардак, разгрести который в будущем вставало хозяину бара в солидную копейку. Конечно, тут же организовали поиски, обшарили бар и другие помещения клуба «N», но никого не нашли – ни даже случайно запертой кошки или собаки. Единственное, что привлекло потом всеобщее внимание и повергло в шок, – осевшая тонким слоем на пол и столы потолочная штукатурка, в которой отпечаталась вполне различимая вереница следов нечистого духа.

Несомненно, это был «он», и к такому выводу пришёл каждый, кто в ту ночь находился в расшибленном баре. Только следы таких, как «он», босых, уродливых и как будто человеческих стоп с каждым шагом могли так нелепо изменяться в размерах: в одном месте могло показаться, что ступил ребёнок, чуть дальше – взрослый человек, и наконец, самый большой след был размером с добротный банный таз. (Впоследствии некоторые очевидцы утверждали, что таким образом выражалась степень гнева домового: чем больше след, тем свирепее он в ту минуту становился).

Итог погрома? Классический. Постояли, почесали затылки – и разошлись. Бар отремонтировали, вызвали, как полагается, священника, который освятил здание, и на том утешились.

Но ненадолго: погром повторился, потом ещё раз и ещё, да с таким грандиозным триумфом астрального бойца, что хозяин бара свернул всё дело и, сказав последнее «прости», навсегда покинул стены клуба «N», а равно и сам город.

А вот домовой остался...

Это случилось летом, через три года после описанных событий.

В одной из комнат клуба «N», расположенных на втором этаже, находилась репетиционная база местной рок-группы. Я хорошо знал её участников, и к одному из них у меня в тот день было неотложное дело.

Мы договорились встретиться в клубе, и я пришёл туда к обеду, когда здание пустовало и в нём никого, кроме нужного мне человека, не находилось. Или так думал только я? Кто знает…

Чтобы попасть в репетиционную комнату – студию, можно было пройти любым из четырёх уличных входов клуба «N». Но открытым в тот день оставался только один, путь от которого, самый дальний, неминуемо пролегал по танцзалу – огромному, пустому, очень-очень тёмному, – и пересечь мне его предстояло только наискосок, из угла в угол.

Надо сказать, за те годы домовой образумился, не бузил, как когда-то в злосчастном баре, и в городе о нём подзабыли. Но посетителям и работникам клуба «N» старик регулярно напоминал о своём незримом существовании загадочными шорохами, вкрадчивыми шагами и внезапным грохотом дверей. Впрочем, никакой опасности эти ужимки в себе не несли, со временем люди к ним привыкли и стали воспринимать как неотъемлемую часть жизни клуба «N», с гордостью возведя домового в ранг местной достопримечательности, и даже имя ему придумали. Какое?.. Да убей, не вспомню, хоть дон Сезар де Базан, граф де Гарофа, дело не в том.

Проходя сквозь огромный, тёмный танц-зал, буквально на ощупь, как гоголевская Панночка, в дальнем его левом углу я отчётливо услышал странные, назойливые звуки. Я знал, что по периметру помещения длинным рядом тянулись старые стулья, какие бывают в кинотеатрах, и шум был таким, словно кто-то попрыгал, попрыгал на стульях и затих. Такое повторялось много раз через краткие промежутки времени; да, кто-то намеренно привлекал к себе моё внимание, но – почему-то только во время ходьбы. Стоило задержаться, прислушаться – вмиг прекращалось.

Честно сказать, поначалу я и думать забыл, что это мог быть домовой, – нужды интересоваться жизнью клуба «N» все эти годы у меня особо никакой не было. На моё неоднократное «кто здесь?» никто не ответил, и, решив, что меня бессовестно разыгрывают, я упрямо пересёк темноту зала от края до края и, не обращая ни малейшего внимания на прыжки: «Скачите, сколько влезет! Нашли дурака…», вышел на лестничную клетку (где, к слову, было не намного светлее, чем в танцзале).

И только поднимаясь по сумрачным ступеням на второй этаж, до меня вдруг дошло, КТО это мог быть! По телу мгновенно стрельнули холодные мурашки. Страху прибавило ещё то, с каким надутым и в то же время наивным, тупым неведением я прошёлся по залу, едва не наскочив на того, кто когда-то чуть ли ни весь город взбудоражил своими проделками.

Но ещё ужаснее казался не этот пройденный путь, а то, что им же мне придётся возвращаться...

Я благополучно поговорил со знакомым, которого, к счастью, застал в студии, и, уходя, попросил его, как завсегдатая клуба «N», привыкшего к выходкам домового, сопроводить меня до крыльца здания или хотя бы на минуту включить в зале свет. И рассказал о странном, испугавшем меня шуме.

Знакомый выслушал с любезной улыбкой, но выполнить и ту, и другую просьбы отказался, заявив, что дух безобиден и что он всегда так балуется и шутит.

– Ну и шуточки! – присвистнул я, а про знакомого подумал: «Нет так нет, не канючить же перед тобой, как трусливая баба!». Сухо попрощался и пошёл на первый этаж.

И вот я снова у входа в танцзал... Передо мной – его глухое, плотное, чёрное пространство, таящее в себе, как в бездне, стены, пол и потолок и что-то ещё такое… дикое, что-то необъяснимое, чуждое моему восприятию...

Сколько я ни вслушивался, как ни вглядывался в эту бездну, – ничего не различил: тишина и тьма кромешная! Ни фонаря, ни зажигалки, как назло, при мне тогда не оказалось. Только в противоположном конце зала виден узкий, светлый прямоугольник дверного проёма, как благодатный свет в конце туннеля, откуда я, на свою голову, сюда пришёл и куда мне предстояло теперь добираться.

«Да не век же здесь стоять!» – хлещу себя мыслью и вхожу в темноту.

Как и ожидалось, с первых шагов в том же углу и теперь справа от меня что-то коротко громыхнуло. Я оцепенел, прислушался... и в ту же секунду из угла донеслись протяжные, шаркающие, похожие на трение болоньевого материала звуки, да такие, словно кто-то в большой не по размеру обуви лихо и размашисто – фс-с, фс-с, фс-с! – побежал вдоль стены в сторону моего спасительного выхода. Добежав до двери, «кто-то» шустро махнул через порог, кинулся вправо и быстро-быстро зашаркал по длинному коридору, всё отдаляясь и отдаляясь, пока его шаги не затихли где-то в недрах здания.

Я постоял немного в темноте. Успокоил сердце, перевёл дыхание, вытряхнул из головы всякие предрассудки и благополучно вышёл из клуба «N», чтобы больше туда не возвращаться.

Хотите знать, как выглядел «дон Сезар»? Я тоже... Дело в том, что когда он выскочил из танцзала в коридор, светлый дверной проём оставался таким же пустым, как за минуту до этого.

Только шорох: фс-с, фс-с, фс-с!