На черной земле, за колючей проволокой

Откуда этот цинизм, это варварство? Может быть, от того, что мы мало знаем о жизни в оккупации? Действительно, это так.

Когда началась Великая Отечественная война, моей маме Валентине Михайловне Дуровой было 16 лет. Она родилась в небольшой шахтерской семье на станции Ирмино Донецкой области.

На улице стоит холодная, осенняя погода. Я поближе сажусь к маме и прошу рассказать о своем детстве.

Мама вспоминает: «Семья была дружная, работящая, мой дядя работал вместе со Стахановым, поставил рекорд по добыче угля в Донбассе.

Я окончила 7 класс. Выпускной вечер. Вся жизнь впереди, много цветов, все нарядные и красивые. Как счастлива я была, как весела, хотела многое познать, открыть, сделать такое, чего не сделал ни один человек на Земле. Я хотела стать учительницей начальных классов».

Тень печали набежала на сморщенное временем лицо мамы. Она продолжает: «Мне было 16 лет, когда началась Великая Отечественная война. Старший брат ушел на фронт и не вернулся, погиб, немцы заняли Донецк.

Страшный июньский день 1942 года остался в моей памяти навсегда. Я возвращалась из города, где обменивала вещи на продукты, и вдруг увидела полицаев. Бежать было поздно. Девушек и парней закрыли на ночь в оперном театре г. Донецка, чтобы через несколько дней отправить в Германию, там оказалась и я. Нас продержали взаперти два дня, ни разу не покормили, а на третий день погрузили в товарные вагоны. Простояв целые сутки на станции, состав двинулся в неизвестность.

Было очень страшно. Девочки плакали. Одного парня убили за то, что он пытался открыть дверь вагона. Мы прижимались друг к другу, дрожали и надеялись на чудо…

Поезд вез нас в ненавистную Германию, так оборвалась моя привычная жизнь. Что ждет меня впереди? Родные не знали, куда нас отправили. Мы мысленно прощались с родными местами, с жизнью.

Пять суток, пока состав двигался по железной дороге, казались бесконечными. Нас мучили голод и жажда. Мы постепенно стали осознавать, что с нами случилось нечто ужасное. На одной из станций была группа немцев, которым нужно было набрать 200 девушек на фабрику по выпуску оборудования для подводных лодок. Так я оказалась во Франкфурте–на–Майне. Только здесь мне разрешили написать письмо на родину».

Мама на мгновение прикрыла глаза, будто вспоминая те страшные годы, потом продолжила: «Я помню почти всех девушек, кто был со мной рядом в те дни. Фабрика, где мы работали, находилась в двух километрах от барака, где жили; рабочий день длился с 6 часов утра до 8 часов вечера; кормили плохо. Фашистской Германии нужна была бесплатная рабочая сила, и тысячи несчастных советских юношей и девушек, почти детей, провели молодые годы в неволе, на черной земле, за колючей проволокой, под дулами автоматов. Не все выдерживали муки голода и непосильного труда, некоторые девушки специально лезли на колючую проволоку и их убивали.

Сколько нужно было иметь силы, чтобы выжить! Пленные дети представляли такое печальное зрелище, что некоторые немки часто жалели нас, приносили тайком от охраны еду, одежду.

Мы не просто ждали освобождения и терпели голод и унижение, но и вели подпольную работу. Однажды ночью две мои подруги тайно ушли от охраны и подорвали железнодорожный мост. Эти девчонки поддерживали в нас веру в победу.

Ты не представляешь, доченька, что в Германии я встретила единственную любовь, пронесла это чувство через всю жизнь. Это твой папа Петр Данилович. Дедушка попал в плен на седьмой день войны. Их этапом отправили в Германию, он прошел концлагеря, потерял много друзей, видел смерть в двух шагах от себя, но остался веселым, добрым, скромным человеком. В последние дни войны нам и нескольким молодым парам удалось бежать, скрываться в лесу.

Я всегда верила в счастье, в долгую жизнь. У меня была свобода и молодость, меня согревала любовь, со мною была вера, во мне жила надежда на великое будущее, и я была сильной. Мы сидели в лесу и вдруг услышали звуки канонады, а потом выстрелы, выстрелы. Решили, что это конец. Но это была долгожданная победа.

Нас освободили американцы. Нам было предложено ехать в Америку или во Францию, но мы хотели вернуться на Родину. Пройдя через особый отдел КГБ, я вернулась в Донецк».

Герой моего рассказа – дитя войны, вышла из фашистского ада с подорванным здоровьем, с искалеченной душой, надломленной физически. Она сохранила душевное здоровье, об этом свидетельствует желание жить, работать, учиться, быть счастливой.

Мама надолго замолчала. Я поближе к ней придвинулась, погладила морщинистую руку. Мама, ну, расскажи еще что-нибудь! Она продолжала: «Через несколько лет после окончания войны к нам в гости приехала моя подруга Аня из Франции, мы вместе были в Германии, она рассказала о сладкой жизни за рубежом, но я не жалею, что осталась в России.

Мне сейчас 85 лет, тебе, наверное, кажется, что это очень много. А я и не заметила, как стала старухой. Вот руки и ноги плохо слушаются, а душа молодая. Умом бы многое сделала, да сил нет. А жизнь, как кино, жаль, что пленку эту назад прокрутить нельзя.

Мы с дедушкой прожили 47 лет. Всю жизнь работали. В 1953 году переехали в г. Кумертау, дедушка работал машинистом электровоза, а я продавцом в хлебном магазине. Как я радовалась, когда в магазин привозили теплый, ароматный хлебушек! Ведь в Германии мне казалось, что я никогда не увижу столько хлеба, никогда не наемся, а тут сама кормлю горожан. «Вот они, булочки, мягкие, поджаристые. Ешь – не хочу! Я гордилась, что работаю продавцом в хлебном магазине. Счастье и любовь всегда рядом.

Я поняла, что самое прекрасное в жизни – это стать матерью. Он родился весной, мой первенец, Колюшка, когда погода манила всех на улицу в сквер. Весна тревожила меня, я стирала, было солнечное майское утро – и вдруг роды. У него были голубенькие глазки, светленькие волосики, тоненькие ножки и ручки, и голосочек нежненький. Колюшка смешно чмокал пухленькими губками. Никогда не забуду, как купала я его, поливала из кувшина теплую воду на его тельце и приговаривала: «С гуся вода, с Колюшки – худоба». А потом, раскинув полотенце, затаив дыхание, клала розовое тельце, как звездочку, упавшую с неба, на руки, прижимала, вдыхала запах череды, грудного молока и верила самой светлой верой, что будет счастлив мой первенец.

А когда ночной порой я качала его в люльке и замечала улыбку на его личике, что-то вдруг происходило со мною, казалось, что в мое тело и душу вливается непонятная доброта».

Мама задремала, я долго еще обдумывала и мысленно обращалась к ней: «Мама, моя милая мама, как же я тебя люблю. Смотрю на твои седые волосы, трясущиеся руки, глубокие морщины возле глаз, сколько горя пришлось тебе вынести на своих хрупких плечах! Детство в неволе, непосильный труд, смерть подруг. Но ты выстояла, не дрогнула».

Прости меня мама, за то, что бываю черства, безразлична. Спасибо тебе, милая мама, за то, что я сейчас живу, ты помогаешь мне стать чище и возвышенней, добрее и духовно богаче.