Не хочу расставаться…

Евгения и Николая определили в один пулеметный расчет, подносчиками. Постепенно друзья начинали обретать приметы, отличающие бывалых солдат. Они уже не кланялись каждому пролетающему мимо снаряду или мине. В то же время научились, когда необходимо, что называется, «пахать лбом землю». Каски и автоматы носили всяк по своему, с еле заметной небрежностью и каким-то особенным шиком. Когда наступало недолгое затишье, писали коротенькие письма, приткнувшись в землянке или траншее, на пустом ящике из-под снарядов. Знали, что эти треугольники, с приветами родным и близким, очень ждут дома.

Сумрачное предрассветное утро пулеметный расчет в составе передового батальона встретил в окопе в ожидании атаки. До вражеских позиций было не более трехсот метров. С началом огневого налета артиллерии бойцы поднялись из окопов, побежали по пустырю, стремясь поскорее преодолеть полосу ничейной земли. Громовые раскаты орудий заглушило могучее солдатское «ура-а-а». Первая траншея оказалась почти не занятой немцами, которые прятались от разрывов во второй линии обороны. После ожесточенной рукопашной битвы позиции немцев были взяты сходу, началось преследование отступающего противника. Бой продвигался вперед, и пулеметчикам пришлось менять огневую позицию. Евгений опустил каску пониже на глаза и, пригнувшись, потащил «максим» за собой. Как всегда казалось, что все осколки проносятся близко-близко, а пули свистят над самой головой.

Рядом бежал нагруженный коробками с пулеметными лентами Николай. Обоим удалось благополучно добежать до овражка. Николай сноровисто заправил ленту, и командир расчета вновь обрушился очередями по отступающему врагу. Вокруг пули взбивали фонтанчики земли, щелкали по щитку, но друзьям удавалось оставаться без единой царапины. К вечеру бойцам удалось овладеть и закрепиться на безымянной высотке, господствующей над местностью.

Евгений впрягся в пулемет и потащил вверх по склону. Николай подталкивал «максим» сзади. Однако передышка была короткой. Немцы начали минометный обстрел и под его прикрытием готовились к контратаке. Евгений укрылся в неглубокой воронке, из которой еще не выветрился острый запах обожженной земли и горелого пороха. В соседней воронке залег Николай. Вдруг совсем рядом послышался свист летящей на излете мины. Евгений помнил только, как взметнулись комья вздыбленной земли, и его обдало ядовитой гарью взрывчатки. За мгновение, как его оглушило, он почувствовал такой жестокий удар по руке, что почудилось – руку оторвало напрочь.

У Евгения потемнело в глазах, и он потерял сознание. Николай подполз к Евгению, рванул ворот гимнастерки и припал к груди. Дышит! Он отцепил с пояса фляжку и тут же обнаружил, что она подозрительно легкая, а брезентовый чехол влажный – фляжка была пробита пулей. Влил оставшийся глоток живительной жидкости в рот раненому. Евгений очнулся и негромко застонал от нестерпимой боли. Полученная контузия сделала для Евгения звуки боя и голоса беззвучными. Когда их снова обдало горячей взрывной волной, он не услышал близкого разрыва. Не чувствуя руки, он судорожно ощупал плечо – на месте; провел рукой по локтю и предплечью – кажется, тоже при нем, но на ладони ощутил теплую влагу. Кровь сбегала откуда-то сверху, повыше локтя. Он заскрипел зубами.

Наша артиллерия подавила вражескую минометную батарею, и бойцы снова поднялись в атаку. В другой момент Николай ни за что бы не оставил друга, но сейчас оба понимали, что роту без огневой поддержки оставлять нельзя. Николай разрезал рукав гимнастерки, быстро и ловко перевязал рану и сунул в неповрежденную руку боевого друга «лимонку». Виновато посмотрел на друга.

– Как только позволит обстановка, я вернусь за тобой.

Евгений понял жестикуляцию друга и с запалом, но глухо, преодолевая одышку, произнес:

– Двигай к пулемету! Бой ждать не будет. Здесь меня не ищи. Двинусь следом за вами, только отдохну немного.

Когда Николай ушел, Евгений снова прикрыл глаза… А когда снова очнулся, вокруг все стихло, в том смысле, что не стало слышно ничьих голосов, а только гремел недальний бой. В сжатой ладони он по-прежнему ощущал ребристый металл ручной гранаты. Небо серело сумерками. Высыпали первые робкие звезды. Не спеша подступала ночь – неизвестная, загадочная, полная опасности. Недалекий бой то угасал, то внезапно снова разгорался с обеих сторон. Санитары не показывались, а может, они уже обошли поле боя и приняли его за убитого.

От потери крови начали неметь руки, вернее, правая рука, потому что левой, перебитой, он совершенно не чувствовал. Но едва он пошевелился, как его вдруг пронзила острая невыносимая боль. Невольно подумалось, что придется пока жить с одной рукой, весь вопрос только – на всю жизнь или на время Он принялся мучительно гадать, ампутируют ему руку или не ампутируют? На веки навалилась страшная тяжесть, глаза закрывались сами собой. Ему стало невыносимо жаль себя, одиноко лежащего в воронке. А может, он уже израсходовал свою жизнь? И завтра про него будет говориться в приказе: «Пал смертью храбрых в борьбе за честь и независимость нашей Родины!..»

Евгения охватила слепая ненависть к фрицам. Он обругал гитлеровцев самыми нехорошими словами, какие только знал. Надо выбираться к своим! Он собрал всю волю в кулак. Злость придала силы, и Евгений заставил себя подняться на ослабевшие ноги. Покрытый зеленой травой склон после боя чернел от воронок и трупов убитых немцев. Евгений старался двигаться осторожно, чтобы не скатиться кубарем с кручи: тогда он снова может потерять сознание от боли. Темнота становилась все гуще и гуще, все ярче проступали бесчисленные звезды. Он страшился попасть в плен, так как был совершенно беспомощный и один-одинешенек. Поэтому брел с опаской, часто останавливался передохнуть, долго прислушивался.

Как назло, немцы в эти минуты скупились на освещение, зато вели так называемый беспокоящий огонь, стреляли наугад, чтобы просто пощекотать нервы. С нашей стороны не отвечали, не хотели расходовать впустую боеприпасы. Вдруг Евгений остановился и невольно пригнулся. Впереди, совсем близко, двигались неясные тени. Фрицев было пятеро. Они негромко переговаривались, но из-за звона в ушах он не мог разобрать слова.

В этот критический момент совершенно некстати раздался хлопок. В небо с характерным шипением взлетела ракета и вспыхнула ослепляющим безжизненно-холодным светом. Все шестеро упали плашмя и остались недвижимы, пока ракета не отожгла свою скоротечную жизнь. Фашисты защелкали затворами, а Евгений ухватил зубами кольцо гранаты. Сейчас раздастся лающая команда «фойер!». Вслед за ней прозвучат автоматные очереди, которые заглушит разрыв его гранаты. И наступит темнота, которая уже никогда не расступится. И он никогда больше не увидит над головой ни звезд, ни осветительных ракет, ни строчек огненных трасс.

Но не успел еще полностью рассеяться дымный след за погасшей ракетой, как из наступившего мрака к Евгению подскочил Николай, который в неверном свете успел разглядеть своего раненого товарища. Оказалось, как только наступило затишье, он самолично отправился на поиски раненого друга.

– Нашелся, чертяга!

От радости сердце Евгения чуть не выпрыгнуло из груди. Бойцы положили раненого на плащ-палатку, подхватили за четыре конца и быстро понесли, почти не пригибаясь. В захваченном у немцев блиндаже, приспособленном под лазарет, на искореженную руку наложили шину и прибинтовали к груди. Только сейчас, оказавшись среди своих, Евгений почувствовал, как сильно он устал и голоден. Принял и боевые сто грамм.

Контузия постепенно проходила, и когда в землянку, в которой обосновались пулеметчики, спустился старший лейтенант, Евгений с рукой на перевязи, с задымленным лицом, вытянулся перед командиром роты и приложил правую руку к помятой каске. Ротный махнул рукой, похлопал Евгения за здоровое плечо, поблагодарил за службу. И неожиданно отправил его в тыл. Ранение оказалось тяжелым, и чтобы спасти руку, требовалась срочная операция.

– Раз ноги целы, следуй в медсанбат. Провожатого выделить не могу, сам понимаешь. Дойдешь?

– Так точно, доберусь. Дорога известная.

Так Евгений снова оказался в поле в одиночестве и под носом у немцев, но растерянности не чувствовал и присутствия духа не потерял. Побывав в переделке, он обрел уверенность, что не ударит в грязь лицом перед товарищами даже в самой критической ситуации. Ночью трудно найти ориентир, а без него можно запросто заблудиться. Самое глупое было бы сейчас забрести в гости к фрицам. Евгений отыскал созвездие Большой медведицы, через две крайние звезды ковша провел глазами линию вверх и нашел Полярную звезду.

Предстоящий путь, хотя и неглубокий тыл, отнюдь не мирная прогулка. На фронте на каждом шагу подстерегает опасность. Зыбкую ночную тишину время от времени тревожили пулеметные очереди: немцы боялись ночной атаки. Тогда темноту огненным пунктиром пронзали трассирующие пули. Где-то сзади рвались швыряемые фрицами редкие мины. Преодолев холм, ставший для него несчастливым, он снова сверил направление по небесному «компасу».

Рассвет еще не коснулся горизонта, но звезды потускнели. Низину затягивал туман, который лишил отчетливых очертаний следы отгремевшего боя: засыпанные разрывами обмелевшие окопы, колья с остатками проволочных заграждений, полузаваленные блиндажи. Незаметно для себя самого, он оказался на лугу, покрытом увядшей травой.

Только наткнувшись на черную табличку «Ахтунг, минен!», Евгений понял, что находится посреди минного поля, и его снова подкарауливает смерть. Он в нерешительности огляделся вокруг. Уже выпала роса. Примятая сапогами трава, матовая от сбитой росы, отмечала пройденный Евгением путь. Он осторожно пошел по своим следам, часто останавливался, вглядываясь вниз, затем крадучись продолжал движение.

Евгения одолевали сомнения, сможет ли он в зыбкой туманной мгле отыскать проложенную саперами перед атакой «калитку»? Он бродил вдоль траншеи, пока не обнаружил вешки из хвойных веток, обозначающие безопасный проход.

За дальним лесом уже вставало солнце. Розовые отсветы легли на серо-голубое небо и окрасили верхушки деревьев. В висках стучало, но как прекрасно и удивительно, что ему разрешается идти во весь рост, а не зарываться в землю! Внезапно он застыл на месте, натолкнувшись на суровый окрик.

– Стой! Кто идет?

Евгений ответил, но слабым и каким-то не знакомым ему самому голосом:

– Да свой же я!

Невидимый часовой из боевого охранения, видимо, разглядел, что он свой, подпустил его поближе, оглядел раненого и снова потребовал, но уже не грозным голосом, а скорее для порядка:

– Пароль?

– Не знаю. Вчера был «Брест», отзыв «Курок».

– Давай скорее в окоп. Пока фрицы обстрел не начали…

Руку военврачи сохранили. Евгений очень не хотел расставаться с боевыми друзьями. Но как ни уговаривал он врачебную комиссию, как ни хорохорился, из медсанбата отправили в тыловой госпиталь, где его и догнала медаль «За боевые заслуги». И чем дальше Евгений отъезжал от ставшего родным полка, тем сиротливее и неуютнее чувствовал себя в кузове попутной машины.